“You asked why I couldn't forgive you," Tommy said, very quietly, and I jumped a little.
"It was because you were my only family, Ash. And you didn't want to be. That's hard to let go.”

● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ● ●
robert sheehan

» имя, возраст: Tomaso «Tommy» Stecker, 27 y.o.  Томазо «Томми» Стеккер » принадлежность: носитель. » профессия: в прошлом: биохимик. в настоящем: член боевой группы.

» способность: кукловодство.*  » сторона: ренегаты. » статичное изображение: ссылка

Ты кричишь, твой голос срывается, рассекает воздух, когда ты оборачиваешься, смотришь на меня мальчишкой, который вечно бегал за мной хвостиком - я всё ещё помню его, даже если ты считаешь себя мужчиной, смотришь на меня сверху вниз, улыбаешься всем и каждому, но только не мне, и я знаю, что я заслужила это. Томми, милый мой Томми, ты злишься. Ты до сих пор на меня злишься. Молчишь, смотришь куда-то мимо меня, сжимаешь руки в кулаки и не хочешь говорить - не хочешь даже смотреть на меня. Я говорю тебе "мы с тобой семья, единственная, мать его, семья, которая у нас осталась" - ты усмехаешься, злобно шипишь как уличный кот, которого дернули за хвост, потому что слишком хорошо помнишь, как ты боялся, когда не стало отца, когда мать превратилась в призрак, и никого у тебя не осталось кроме меня. Ты думал - ты надеялся - что я буду рядом, что я всегда буду рядом, но я ушла в свой ФБР, уехала, оставила, гонялась за призраками прошлого столько лет, что уже не сосчитать. А ты молчал, ждал меня как преданный пёс, на каждый праздник, каждый выходной... "ты, что, снова не приедешь?", "Эш, сегодня же Рождество, Эш..?". Потом же началась эта чертова война и я объявила, что собираюсь вступить в ряды вигилантов, потому что так нужно, потому что там я найду ответы, и ты не выдержал. Ты впервые поставил ультиматум - либо ты, либо эта чертова месть за смерть нашего отца.
Я выбрала не тебя.
Ты до сих пор меня не простил.
Тебе не плевать. Тебе никогда не было плевать на меня, хоть ты и хотел этого - хотел ненавидеть меня всеми фибрами души, раз за разом старался оборвать эту проклятую связь между нами, каждый раз отвечал новым знакомым, что нету у тебя никого - ты сам по себе. Сестра? Какая к черту сестра. А потом ты узнал, что я едва не умерла, что теперь я с тобой на одной стороне, и снова всё полетело к чертям. Ты даже не успел осознать, как оказался в Кеноше, стоял у моей кровати и смотрел на меня... тем же обиженным мальчишкой.
У нас с тобой всё слишком сложно. Не как у людей, потому что я давно перестала напоминать человека, а ты каждый раз клянешься себе, что больше никогда не позволишь мне перевернуть твой мир, но кровь - она не вода, и она держит тебя на привязи.   
• Всю свою жизнь мечтал стать ученым, как отец. Благодаря своим данным поступил в MIT (Массачусетский Технологический Институт) и окончил его с отличием.
• Способность проявилась вскоре, после смерти отца, когда тебе было около семнадцати-восемнадцати. Она тебе не нравилась, совершенно, поэтому ты взял лишь базовый курс, дабы избежать каких-то проблем в будущем, но отказывался оттачивать свои навыки, искренне полагая, что эта способность сама по себе аморальна. Ты поменял своё отношение, после начала войны.
• Эта война стала переломным моментом в твоей жизни - я была на стороне вигилантов, а ты последовал за Карой и остальными, примкнув к ренегатам. Вы передвигались вместе, ты долгое время работал в ВСБ, попутно тренируя свою способность. Кто бы мог подумать, что бывший ученый, мечтающий изменить мир, возьмет в руки ружье и станет воевать? 

Ты постоянно игнорируешь меня. Делаешь вид, что вовсе меня не знаешь - лишь иногда, стоит мне получить ранение и оказаться в лазарете, как ты приходишь меня навестить, чаще всего пытаешься это скрыть, исчезаешь до того, как я проснусь. Я дала тебе время - когда перевелась в главный штаб, когда узнала, что ты планируешь вступить в боевую группу. Я надеялась, что злость оставит тебя, что ты сможешь меня простить, но с каждым днём всё становится только хуже - я спрашиваю тебя, что ты от меня хочешь? Что мне сделать, чтобы ты меня простил? У тебя нет ответа, у тебя до сих пор нет ответа.

» Это – основа для персонажа, несмотря на то, что у меня в голове немало идей, не говоря о том, что  и как было до того, как у этих двоих испортились отношения, - очень много деталей, которые не уместились в одну заявку, увы. Я бы очень хотела, чтобы ключевые моменты остались в таком виде, хотя готова выслушать ваши пожелания, если уж персонаж вас заинтересует.
» У этих двоих очень запутанная семейная история, о которой я расскажу вам уже лично. Но если вы хотите драмы, сложных отношений, то вы попали по адресу :3
» Кроме меня есть ещё немало людей, которые с удовольствием с вами поиграют, в том числе Дейз, которая является моей лучшей подругой и мини-версией меня, моя милая подопечная и просто солнышко, ну и ещё один невыносимый тип...
^* Я бы оставила Томми эту способность, но готова выслушать и ваши варианты.

п р и м е р    п о с т а

с таких умов, знаешь ли, не сходят, а падают.
ресницы выложены снегопадами,
мысли - выкройки случайных журнальных букв.
ничего откровеннее обветренных моих губ,
скользящих по твоим письмам
и шепчущих: "помолись там
за свою никудышную
выскочку
дочь, папа".

- Какая твоя любимая песня?
- Lois Armstrong “La vie en Rose”
- Почему?
- Знаешь, когда я была маленькой, папа любил её включать по вечерам, перед сном. Брал меня за руку, подхватывая как птичку. Я не дотягивала до него, поэтому приходилось встать ему на ноги, и мы кружились, и кружились… знаешь, сейчас я со всей ясностью понимаю, что лишь тогда чувствовала себя в безопасности.

Мне иногда кажется, что прошлое разъедает мою жизнь кислотой – медленно, прогрызая слой за слоем, а я смотрю и не могу ничего поделать; глотаю обиду, которая пауком застряла где-то в горле – я чувствую его, как он царапает меня изнутри, словно хочет выбраться наружу – словно может выбраться наружу, и невольно задумываюсь – почему мне так сложно отвернуться от своего прошлого раз и навсегда?
Мне иногда кажется, что я напоминаю уличную дворняжку, которая отчаянно хватается за рукава незнакомцев, почему-то ищет теплоты, любви, заботы – хотя бы грамма, хотя бы немножко, ну совсем немножко, сложно что ли посмотреть в мою сторону? И кто-то вдруг посмотрит на неё – подбитую, с разодранной шеей, подумает «какая мерзость» и с силой одернет руку, да ещё и пригрозит пустить в неё камнем, потому что так уж довелось – в этом мире ты никому не нужен, особенно раненный, с клеймом прошлого, от которого никак не излечиться.

Я слишком долго верила в то, что любовь надо заслужить. Пожалуй, именно поэтому мне сейчас так сложно кому-то довериться – смотрю на людей, которых зову «родными» и глотаю все те слова, что раздирают мне грудную клетку, потому что боюсь, что стоит произнести их, как они превратятся в открытую рану, как у той дворняжки, что лапками закрывает себе лицо, и каждый из них поймет – я и себя спасти не могу, не то что их.
Любовь надо заслужить.
У меня ничего не осталось, чтобы это сделать.

крылья больше не надрывают моих лопаток,
стихи становятся не счастьем, а ремеслом.
у твоей девочки тройной несрастаемый перелом:
в сознании, рифмах и где-то слева.
эта осень давно уже отболела
синдромом тоски по фейерверковым небесам.
отчаянным больше верится в чудеса,
чем в настоящего Бога.
Абонент недоступен. Находится вне зоны действия, и, вообще, посылает вас нафиг…
Эш не удается дозвониться до своих – связь совсем херовая. Приходится добираться до штаба своими силами. Не то чтоб Стеккер не привыкла полагаться на себя, но шквалистый ветер охотно царапает ей затылок, а она невольно перебирает в голове события последних дней – раненный Лука, Винчензо, браслет на ноге, Джоан, голос Лука, огонь, смех Винчензо.
«Ты как жвачка в волосах», - пожалуй, впервые за столько лет Эш хочется с ним согласиться. Она и правда та самая прилипучая жвачка, которая так не вовремя прицепилась к волосам, да засела глубоко – хоть брейся налысо, иначе не избавишься.  Только ни у неё, ни у Лука рука не поднимается, чтобы это сделать. Что-то с ними и правда не так – с того самого детства, когда они впервые встретились; слишком похожие, слишком одинаковые, порода у них такая отвратительная, что хоть вешайся – не выбить дурь ни кулаками, ни чем-либо ещё. Жизнь скоро обнулит третий десяток, а она всё никак не научится отпускать прошлое – отпускать его вольной птицей в воздух, требовать, чтобы он забрал свою тушку и каким-то образом убрался из её жизни, потому что они никак не могут перестать это делать – перестать делать друг другу больно.

Май догорает меж пальцев, оставляя после себя странный привкус пепла во рту. Вот уже июнь во всю пробивается зеленой листвой, на которой выступают бледные признаки солнца. Эш бросает рассеянную улыбку на старика, который сидит рядом с ней в старом фургончике – он едет искать своих родных, Стеккер не решается сказать, что город, в который он собирается, давно превратился в поселение призраков, и, скорее всего, он найдет там лишь разбитые надежды. Она не решается даже курить, потому что он напоминает ей дедушку, а перед дедушкой никогда нельзя было курить – взгляд у него был строгий, суровый, даже если Эш знала, что он никогда и голоса на неё не повысит. Она прощается с ним на границе, чуть ежится от холода, когда выходит из машины и удивляется, когда старик говорит ему «стой», и бросает ей старый, потрепанный жакет – явно детский, судя по собачке, что красуется на груди.
- Спасибо, - не сразу удается произнести это слово. Голос не слушается, кажется слишком незнакомым, когда она наконец-то произносит это, и Эш нервно глотает подступивший к горлу комок.
- Береги себя, девочка, - старик улыбается, перед тем как завести двигатель и уехать, оставив за собой волну пыли.

Иногда мне хочется вернуться в детство. Сидеть на полу, в кабинете отца, рисовать разноцветные узоры на листах и слушать его равномерное дыхание, как колыбельную. Не обращать внимание на шуршание «очень важных» бумаг, и на Томми, что щенком скребется о дверь. Иногда мне хочется, чтобы я не пережила детство – чтобы я навсегда осталась там, в то самое мгновение, не знала о прелестях взросления, не слышала, как бьются окна моего выдуманного мирка, как рушится всё, что я люблю.
Иногда я думаю, что меня уже давно нет, и от меня остался лишь призрак – промерзлый, прозрачный, чужой.

В штаб Эш приходит усталой и вымученной – у входа выворачивает все карманы, вытряхивая их содержимое – несколько зажигалок, пачка сигарет, жевательная резинка, одна сломанная сигарета, которая должно быть вывалилась из пачки, резинка для волос, которая ей ещё долго не понадобится, и… крестик, который точно не принадлежит ей. Крестик Лука, наверное, закинул ей в карман, когда поцеловал на прощание. Стеккер не забывает отшутиться насчет новой стрижки, и вымученно улыбается, когда допрос подходит к концу, лишь после этого она идет в медпункт, чтобы ей наложили пару швов, обработали поверхностные ожоги и дали несколько таблеток успокоительного – она зажимает их в ладонь и убирает в карман. Ей бы очень хотелось поспать, перестать изводить себя мыслями, но…
Но в коридоре она видит Гаррета и по его взгляду понимает, что не этого хочет.
Ей отчаянно хочется спросить – жива ли она?
Может ли Гар с уверенностью сказать, что она и правда жива?

Эш делает несколько шагов в его сторону – без спешки, без каких-то слов; она всегда хотела понять, почему никогда не боялась впустить Дэйна в свою голову – потому что знала, что бессмысленно стараться закрыть от него свои мысли, или потому что ей нестрашно было делиться с ним своим сокровенным? Она приближается к нему медленно, не дожидается никаких слов, когда утыкается лицом ему в грудь и вздыхает.
- Я знаю, я воняю. Я пропахла гарью, кровью, и собственным потом. Мне нужно принять душ, но у меня нет сил, - говорит она совершенно спокойно, даже ровно, словно не было этих безумных дней, словно она не стояла у пропасти, зная что в любой момент может сорваться. – Гар… - голос ломается лишь в эту минуту, когда Эш наконец-то понимает, что она, возможно, всё же уцелела, потому что Дэйн вполне себе живой и теплый, - Я так устала, Гар, - пожалуй, впервые за время их знакомства, Стеккер говорит это вслух. Привыкшая жить как белка в колесе, как человек, который вечно мечется из стороны в сторону, стараясь понять, как выйти из этой ситуации, она никогда не говорила, что устала. Устают слабаки, дети, ещё парочка идиотов, но не она – не Эш Стеккер.
- И у меня дурацкая прическа, - наконец-то она отстраняется от Гаррета, шмыгнув носом и неловко потирает затылок, в который раз ощущая, что кончики волос на редкость короткие.

я никак не привыкну, в церковь ходить чтобы
поговорить с отцом. ©