скоро я тебя вновь увижу, и это будет, как будто мы встретились на изнанке зимы, за оградой моей тюрьмы, ты впервые увидишь, какого цвета мои глаза, чистые от отчаянья и чумы.

И катись бутылкой по автостраде
Вера Полозкова
И катись бутылкой по автостраде,
Оглушенной, пластиковой, простой.
Посидели час, разошлись не глядя,
Никаких «останься» или «постой»;
У меня ночной, пятьдесят шестой.
Подвези меня до вокзала, дядя,
Ты же едешь совсем пустой.
То, к чему труднее всего привыкнуть -
Я одна, как смертник или рыбак.
Я однее тех, кто лежит, застигнут
Холодом на улице: я слабак.
Я одней всех пьяниц и всех собак.
Ты умеешь так безнадежно хмыкнуть,
Что, поxоже, дело мое табак.
Я бы не уходила. Я бы сидела, терла
Ободок стакана или кольцо
И глядела в шею, ключицу, горло,
Ворот майки – но не в лицо.
Вот бы разом выдохнуть эти сверла -
Сто одно проклятое сверлецо
С карандашный грифель, язык кинжала
(желобок на лезвии – как игла),
Чтобы я счастливая побежала,
Как он довезет меня до угла,
А не глухота, тошнота и мгла.
Страшно хочется, чтоб она тебя обожала,
Баловала и берегла.
И напомни мне, чтоб я больше не приезжала.
Чтобы я действительно не смогла.

Смоет с нас усталость
Сколько нам осталось
Так мало осталось
На берегу пока не заберут

Надышаться в волю
Я тебя, как море
Я к тебе, как к морю
На берегу пока не заберут

я бы предложил помощь, но ты у нас мисс "разойдитесь, я всё сделаю сама!"

барабаном стучит сердце –
влюблен в тебя заново.
можно я поцелую тебя
в сердца открытую рану?!

Привыкай к арахисовому маслу и желе – это вершина моего кулинарного искусства.

Захочешь – возьму на руки, захочешь – порву струну,
С твоей стороны разлуки так трудно догнать весну.
Срываются в небо птицы. Мы сможем. Ну что, пошли?
Нам так повезло родиться с одной стороны земли.

Мне бы выиграть у неба хотя бы одну удачу
И немножко мечты, остальное переживём.

Я же долбаный кинестетик, мне подавай
порельефнее кружку, а в кружке горячий чай;
мне бы только зарыться носом, уткнуться лбом,
и шептать – хоть чужой, но знаком же, знаком, знаком;
мне бы руку в мешок с крупою и там забыть;
я из тех, кто касанием лёгким здоров и сыт;
я из тех, кто, нащупав под свитером тонкий шрам,
сладко морщится; я вообще-то поклонник травм,
швов, царапин и лёгкой небритости;
у меня пальцы голодны, и настолько, что аж звенят,
их бы в бархат бы синий, в глину бы, в пластилин,
в мякоть персичную, в айвовую – хоть один;
их пустить в экспедицию, в пешую, в кругосвет,
вот они огребли веселий бы и побед,
вот вернулись они б истёртые, с ломотой,
но зато не кусала больше б их, но зато не трепала бы хвост котовий,
как чётки, не топила б себя ни в ванной и ни в вине.
я же долбаный кинестетик, и вместо слов
пальцы душат запястья, молча, до синяков.
(с) Мишель Вер  - Александра Аксолотль

«Возможно. Это будет нелегко; на самом деле, это будет очень печально -
отказаться от моих галлюцинаций и попытаться наконец стать взрослой»

И вдруг сказал: "Ты уж не сочти меня нытиком,
Но я устал, понимаешь, устал ужасно.

привет. у меня от тебя будет стих. или сын. не иначе.(c)

Я надеюсь, ты абсолютно права
в том, что я не однолюб,
но почему-то у меня кружится голова
от вкуса только твоих губ

Просто есть люди, с которыми нам не сбыться.
Просто есть люди, которыми нам не быть.
Просто в конец замерзает под левой мышцей.
Мне не понять/не выбросить/ не забыть.

у тебя в глазах блеск натянутой тетивы;

это как ветер ловить, крошить на зубах, глотать; когда-нибудь я приду к тебе усталая мне тебя как всегда будет мало,
и я буду целовать твои ладони когда-нибудь я буду катать сынишку на пони,
у него будут твои ладони и полные карманы ракушек.

есть планета, где всех голубоглазых сбрасывают со скалы,
там считают, что небо - священно, и смотреть сквозь него не позволено смертным.
хорошо, что у нас не так. никто не накажет за то, что глаза у тебя светлы;

"мое солнце, и это тоже ведь не тупик" мы обозримо малы,
мир ослепителен и велик, времени мало, жизнь, оказалось, не черновик.
пусть хоть эта любовь родится и будет она не крик, а спокойный шепот.
еще год или два назад мне не хватало сил это показать, 
я та птица, что летит всегда против ветра, закрыв глаза,
что не видеть ни пункта прибытия, ни путей назад.

я, все еще, воспринимаю этот мир,
почти что как дельфин, без слов и воздуха

Он мне нож в сердце. А я думаю: "Хоть бы себе рукава в крови не выпачкал"

пока смерть не разлучит нас - обернись.

“Mockingbirds don't do one thing but make music for us to enjoy. They don't eat up people's gardens, don't nest in corncribs, they don't do one thing but sing their hearts out for us. That's why it's a sin to kill a mockingbird.”

им казалось, что если все это кончится - то оставит на них какой-нибудь страшный след
западут глазницы
осипнет голос
деформируется скелет
им обоим в минуту станет по сорок лет
если кто-то и выживает после такого - то он заика и инвалид
но меняется только взгляд
ни малейших иных примет
даже хочется, чтоб болело
но не болит

им казалось - презреннее всех, кто лжет
потому что лгать - это методично тушить о близкого страх; наносить ожог
он ей врет, потому что якобы бережёт
а она возвращает ему должок
у него блэк-джек, у нее какой-то другой мужик
извини, дружок

как же умудрилась при нас остаться вся наша юность
наша развеселая наглеца
после всех, кого мы не пожалели
ради дурного ли дельца
красного ли словца
после сотой любви, доеденной до конца
где же наши черные зубы, детка
грубые швы
наши клейма на пол-лица

снова не мы

ладно, ладно, давай не о смысле жизни, больше вообще ни о чем таком
лучше вот о том, как в подвальном баре со стробоскопом под потолком пахнет липкой самбукой и табаком
в пятницу народу всегда битком
и красивые, пьяные и не мы выбегают курить, он в ботинках, она на цыпочках, босиком
у нее в руке босоножка со сломанным каблуком
он хохочет так, что едва не давится кадыком

черт с ним, с мироустройством, все это бессилие и гнилье
расскажи мне о том, как красивые и не мы приезжают на юг, снимают себе жилье,
как старухи передают ему миски с фруктами для нее
и какое таксисты бессовестное жулье
и как тетка снимает у них во дворе с веревки свое негнущееся белье,
деревянное от крахмала
как немного им нужно, счастье мое
как мало

расскажи мне о том, как постигший важное – одинок
как у загорелых улыбки белые, как чеснок,
и про то, как первая сигарета сбивает с ног,
если ее выкурить натощак
говори со мной о простых вещах

как пропитывают влюбленных густым мерцающим веществом
и как старики хотят продышать себе пятачок в одиночестве,
как в заиндевевшем стекле автобуса,
протереть его рукавом,
говоря о мертвом как о живом

как красивые и не мы в первый раз целуют друг друга в мочки, несмелы, робки
как они подпевают радио, стоя в пробке
как несут хоронить кота в обувной коробке
как холодную куклу, в тряпке
как на юге у них звонит, а они не снимают трубки,
чтобы не говорить, тяжело дыша, «мама, все в порядке»;
как они называют будущих сыновей всякими идиотскими именами
слишком чудесные и простые,
чтоб оказаться нами

расскажи мне, мой свет, как она забирается прямо в туфлях к нему в кровать
и читает «терезу батисту, уставшую воевать»
и закатывает глаза, чтоб не зареветь
и как люди любят себя по-всякому убивать,
чтобы не мертветь

расскажи мне о том, как он носит очки без диоптрий, чтобы казаться старше,
чтобы нравиться билетёрше,
вахтёрше,
папиной секретарше,
но когда садится обедать с друзьями и предается сплетням,
он снимает их, становясь почти семнадцатилетним

расскажи мне о том, как летние фейерверки над морем вспыхивают, потрескивая
почему та одна фотография, где вы вместе, всегда нерезкая
как одна смс делается эпиграфом
долгих лет унижения; как от злости челюсти стискиваются так, словно ты алмазы в мелкую пыль дробишь ими
почему мы всегда чудовищно переигрываем,
когда нужно казаться всем остальным счастливыми,
разлюбившими

почему у всех, кто указывает нам место, пальцы вечно в слюне и сале
почему с нами говорят на любые темы,
кроме самых насущных тем
почему никакая боль все равно не оправдывается тем,
как мы точно о ней когда-нибудь написали

расскажи мне, как те, кому нечего сообщить, любят вечеринки, где много прессы
все эти актрисы
метрессы
праздные мудотрясы
жаловаться на стрессы,
решать вопросы,
наблюдать за тем, как твои кумиры обращаются в человеческую труху
расскажи мне как на духу
почему к красивым когда-то нам приросла презрительная гримаса
почему мы куски бессонного злого мяса
или лучше о тех, у мыса

вот они сидят у самого моря в обнимку,
ладони у них в песке,
и они решают, кому идти руки мыть и спускаться вниз
просить ножик у рыбаков, чтоб порезать дыню и ананас
даже пахнут они – гвоздика или анис –
совершенно не нами
значительно лучше нас

Мое солнце, и это тоже ведь не тупик, это новый круг.
Почву выбили из-под ног – так учись летать.
Журавля подстрелили, синичку выдернули из рук,
И саднит под ребром, и некому залатать.

Жизнь разъяли на кадры, каркас проржавленный обнажив.
Рассинхрон, все помехами; сжаться, не восставать.
Пока финка жгла между ребер, еще был жив,
А теперь извлекли, и вынужден остывать.

Мое солнце, Бог не садист, не Его это гнев и гнет,
Только – обжиг; мы все тут мечемся, мельтешим,
А Он смотрит и выжидает, сидит и мнет
Переносицу указательным и большим;

Срок приходит, нас вынимают на Божий свет, обдувают прах,
Обдают ледяным, как небытием; кричи
И брыкайся; мой мальчик, это нормальный страх.
Это ты остываешь после Его печи.

Это кажется, что ты слаб, что ты клоп, беспомощный идиот,
Словно глупая камбала хлопаешь ртом во мгле.
Мое солнце, Москва гудит, караван идет,
Происходит пятница на земле,

Эта долбаная неделя накрыла, смяла, да вот и схлынула тяжело,
Полежи в мокрой гальке, тину отри со щек.
Это кажется, что все мерзло и нежило,
Просто жизнь даже толком не началась еще.

Это новый какой-то уровень, левел, раунд; белым-бело.
Эй, а делать-то что? Слова собирать из льдин?
Мы истошно живые, слышишь, смотри в табло.
На нем циферки.
Пять.
Четыре.
Три.
Два.
Один.

Soulmates aren’t the ones who make you happiest, no.
They’re instead the ones who make you feel the most.
Burning edges and scars and stars.
Old pangs, captivation and beauty.
Strain and shadows and worry and yearning.
Sweetness and madness and dreamlike surrender.
They hurl you into the abyss. They taste like hope.

I am drowning in this past.

Show me the most damaged parts of your soul, and i will show you how it still shines like gold.

Although I may not be yours, I can never be another’s.

“If you're looking for the word that means caring about someone beyond all rationality and wanting them to have everything they want no matter how much it destroys you, it's love. And when you love someone you just, you…you don't stop, ever. ... “

That’s the difference between hiding a lie and embracing the truth. The truth? What? That we cheated? That we love each other. You know what? Maybe this was meant to happen so that we could finally be together. We could start over without any of the lies. Jared-
Mick, please talk to me. […] Mick, don’t walk away from me right now, after everything that we’ve been through, the whole universe conspiring against us. Mick, I almost died for you. And I’d do it again tomorrow. I love you.