|
|
◁ ОСНОВНАЯ ИНФОРМАЦИЯ ▷
i. отрицание
— Дорогой, а где Бен? — миссис Пойндекстер напряжённо всматривается в окно, отирая ладони, вымазанные в масле, о передник. — Я не вижу его во дворе.
— Я видел, как он бегал с Понго около гаража, — отвечает ей муж, оторвавшись от газеты и метнув взгляд в сторону ворот. Этого короткого движения хватает, чтобы мелкая крошка стекла засыпала глазные яблоки, а пара острых, тончайших осколков достигли мозга мистера Пойндекстера, моментально убив его. Его жене, стоящей прямо напротив окна, везёт меньше: она встречает взрывную волну всем своих худощавым телом. Оконная балка пробивает её живот, но не выходит у позвоночника, застревает во внутренностях, перемешивает их. Она живёт две минуты. Пожарные приезжают через пять.
Бенджамин просыпается через сутки.
— Ты помнишь что-нибудь, Бен?
Доктор Болл стоит в дверях, скрестив руки на груди; полицейский садится рядом с пациентом. Ужасная трагедия в Портсмуте, унесшая жизни молодой женатой пары, в прессе с ходу была признана несчастным случаем: взрыв кислородных баллонов, хранившихся в гараже Пойндекстеров, из-за неверных условий хранения снёс половину дома. Оба погибли на месте, в том числе их собака, очень некстати оказавшаяся рядом с баллонами. Погибла вся семья, кроме сына — шестилетнего Бена, которого врачи чудом собрали по частям во время операции, длившейся десять часов.
— Что могло остаться от воспоминаний ребёнка, пережившего клиническую смерть? — шёпотом произносит доктор Болл, но офицер не слышит его, внимательно всматриваясь в перебинтованное лицо мальчика. Сосуды конъюнктивы полопались, окрасив белки глаз в яркий алый — сейчас он меньше всего напоминает ребёнка: сплошной моток белой марли с двумя красными лампочками.
— Помню огонь, — отвечает хрипло; связки застыли от долгого молчания — скрежещут, словно несмазанный механизм. — Потом стало больно и темно.
Спутанные мысли, общие фразы и никаких чётких образов. Взрыв не разрушил череп маленького Бена, но воспоминания в его голове перемешались, будто бы кто-то тряхнул рождественский шар со снегом. Мальчик всё ещё слаб, последствия шока, губительные для нервной системы ребёнка расспросы... Офицер уходит ни с чем. Доктор Болл закрывает за ним дверь и тут же подходит к Бену. Ребёнок явно расстроен. Он плачет, просто наклонив голову — из-за множества переломов он скован в движениях, даже не может просто утереть солёные слёзы, затекающие под бинты.
— Мои родители...
— Ты молодец, Бен, — доктор садится рядом, касается руки мальчика, вытирает его слёзы салфеткой, проявляет участие. Всё как по учебнику.
— Мои родители...
— Они бы гордились тобой. Тем, какой ты сильный, — произносит доктор Болл, чуть улыбаясь, когда лицо Бена просветляется: кажется, он нашёл правильные слова.
— Мои родители... — хрипит Бен, заглядывая доктору в глаза. — Они бросили меня.
Память участливо выбрасывает все воспоминания, связанные со взрывом, а оставшиеся от родителей трансформирует в нечто бессвязное, зыбкое, затёртое. Бен, даже если бы помнил всё, мог бы сказать полицейскому, что не собирался убивать родителей — он только хотел наказать Понго, этого несносного пса. Собака ела мамины туфли, залезала на диван, брала то, что ей нельзя было брать, прятала и рвала игрушки. Отец бил пса тапком; отец бил Бена ремнём; Бен обжёгся, попытавшись зажечь спичку — всё это было одинаково больно. До ремня было не добраться — в комнату родителей заходить нельзя... Золотистая шерсть вспыхнула мгновенно.
Первое убийство сходит Бену Пойндекстеру с рук.
ii. гнев
Мяч мягко перекатывается в ладони. Приятное ощущение — даже несмотря на то, что по окончанию восстановительного периода к двум пальцам правой руки чувствительность так и не вернулась. Ему, правда, это совсем не мешает побеждать: с тех пор, как тренер Брэдли открыл в Дексе (последний раз его называли “Беном” только в больнице) талантливого питчера, жизнь заиграла иными красками. Общение с психологами Линдхёрстского приюта, которые никак не отцеплялись от Декса из-за возможных последствий тяжёлого ПТСР, со временем перестало сдерживать его, как они говорили, “деструктивное” желание отправиться вслед за родителями. Правда, это общение также научило его выстраивать причинно-следственные связи, и к своему десятилетию Дексу вполне хватало ума не признаваться взрослым в том, что он периодически примеряет к различным частям тела колюще-режущие, до которых, стоит отметить, добраться в условиях приюта не так то просто. После гибели родителей не ходило по земле человека, которому Декс мог бы доверить свои глубинные тайны, свои переживания, не боясь при этом быть непонятым. До появления тренера Брэдли.
— У тебя прекрасно получается, малыш. — хвалит тренер, принимая бросок Декса на базе. — Сомневаюсь, что даже Хэнк Аарон смог бы отбить такой!
Когда мама говорила, что его рисунок она с радостью повесит на холодильник, Декс испытывал нечто подобное: тепло, дивным цветком благодарности разливающееся в груди. Но тренер, как бы ни пытался, не сможет заменить их: цветок этот вянет быстро, словно бутон эхмеи, распускающийся раз в жизни. Они ведь должны были оберегать, защищать, учить своего ребёнка жизни, а не умирать, оставив наедине с самим собой, неумёхой в том мире, познание которого без их направления даётся Дексу очень непросто. Может быть, если он будет больше стараться, если покажет им, каким сильным стал, они вернутся? Но тренер говорит, что это невозможно, и Декс верит ему — единственному человеку, который проливает свет.
Правда бывает оглушительно несправедливой.
— Что ты делаешь? — Декс оборачивается на голос, сжимая потеплевший камень в ладони. — Зачем сбиваешь их?
— Я просто тренируюсь бить в цель. — отвечает он, подкидывая камень, словно на игре. — А что?
— Но птичкам же больно, — не унимается Билли, скосив испуганный взгляд на груду перьев под деревом, взметающихся при каждом порыве ветра.
— Откуда ты знаешь? — спрашивает Декс с искренним недоумением, замахиваясь для очередного броска. — Птицы ведь не разговаривают.
Декс, в отличие от большинства сверстников, не видит ничего особенного в убийстве. Где-то на задворках сознания маячат чьи-то слова о том, что отнимать чужую жизнь — плохо, очень плохо, но для полного понимания этого Дексу чего-то не хватает. Чего-то, что изверглось из переломанных тел родителей, когда грянул взрыв, чего-то, что ушло в землю вместе с их кровью, что нырнуло во тьму безжизненно расширившихся зрачков, да так и не вернулось назад — даже спустя годы, даже спустя череду побед как в бейсболе, так и в социализации.
— Тебе придётся покинуть игру, Декс. Дай другим ребятам поиграть.
Это “что-то” могло бы спасти тренера Брэдли от гнева Декса.
Декс не колеблется ни секунды, вкладывая в удар все свои силы, припоминая всё, чему учил его тренер, вспоминая каждое указание и концентрируясь на броске настолько, что не замечает, как окружение мутнеет, стирается, погружается во тьму — зрители на стадионе размываются, члены команды становятся блёклыми тенями. Он видит только линию траектории, чётко выверенную, и конечную цель. Кажется, ни разу в жизни Декс не был настолько погружён в игру. Именно тогда, когда его из неё вывели. Декса снова подвели, его снова бросили, и на этот раз он не оставит это без внимания.
Мяч прилетает точно в цель, убивая тренера Брэдли мгновенно.
iii. торг
— Что ты почувствовал, Декс?
Они все выглядят заинтересованными. Индивидуальный подход, построение доверительных отношений с пациентом — Декс достаточно долго общается с мозгоправами, чтобы начать распознавать используемые на нём техники. “Ты можешь доверять мне, Декс”. “Мы должны стать друзьями”. “Я не такой, как остальные взрослые, я могу понять тебя”. Прозрачно до омерзения. Но он не противится: ему нет дела до того, насколько сильно тот или иной специалист ковырнёт толстую прослойку отчуждённости, выпестованную годами планомерного очерствения души Бенджамина Пойндекстера. Это не поставит его внутреннюю гармонию под угрозу, ничто более не сделает его уязвимым, не заставит чувствовать себя обманутым и брошенным.
— Это было приятно, — честно отвечает Декс, упрощая работу доктора Меркер настолько, что она поначалу даже не верит тому, что слышит. Полное отсутствие эмпатии как таковой, пограничное расстройство личности, тенденция к внешней и внутренней деструктивности, смещённый моральный компас — по списку патологических отклонений в сознании Декса можно обучать студентов психиатрического. И это только первый сеанс, первое знакомство. Вершина айсберга. Насколько серьёзной должна быть деформация личности, чтобы стать полностью необратимой?
— У меня будут из-за этого проблемы? — без должного опасения для человека, который осознаёт свою вину: Декс спрашивает об этом будто бы для галочки, словно знает, что проступок серьёзный, но не чувствует этого.
— Нет, нет, это не твоя вина, — торопится успокоить его доктор Меркер, и Декс, отвлечённый рисунком, не видит, как дрожат её ладони.
— Но я ведь только что сказал, что сделал это намеренно, — осекает её, глядя исподлобья. — Я только что сказал, что убил человека.
Среди блёклых теней, коими стали все взрослые, так или иначе участвующие в жизни Декса, доктор Меркер оформляется образом, с присущими ей особенностями и деталями. Она находит ключ к его сознанию, деликатно открывает его — Ящик Пандоры, на дне которого, под неровными слоями ярости, ненависти, разочарования, непонимания и немотивированной агрессии, притаилась надежда. Эллен медленно вытягивает её на свет, постепенно разматывая клубок колючей проволоки, сжавшей кровоточащее сердце Декса. Он открывается ей и преподносит правду в первозданном виде, не боясь показать, что для него более нет спасения, однако терпение Меркер и истинная заинтересованность в излечении больного позволяет совершить чудо. После сеансов с ней Дексу вновь удаётся увидеть пока ещё тусклый, но уже различимый свет у выхода из его личного ада. Он не замечает, как попадает в зависимость от её голоса, её размеренных интонаций, о которые с лёгкостью гасится зарождающийся в кулаках зуд, которые запросто вытесняют нарастающий шум, набат, бьющий о виски изнутри черепной коробки. Декс учится управлять эмоциями и, кажется, даже начинает сопереживать, но от внимательного взгляда доктора Меркер всё-таки ускользает один факт: всё это — наложенный на зияющую до кости рану пластырь, хлипкий и создающий лишь видимость заживления.
Содрать его не составляет особого труда.
— Мне осталось недолго, — угасающая на глазах Эллен выглядит практически серой. Блёклая тень той женщины, которая с титаническим терпением собирала размозжённую душу Декса по кусочкам: рак поедает её стремительно, забирает у неё силы, из-за чего говорить становится тяжело.
— Ты бросаешь меня? — голос ухает вниз, взгляд мутнеет, в ушах нарастает шум, заглушающий и без того тихую речь Эллен. — Ты не можешь уйти, я не смогу без тебя!
— Ты сможешь, Декс. Твой компас не сломан.
Всё, чего они добились здесь, в этом кабинете, рушится. Выстроенная Эллен модель поведения расходится трещинами, и Декс с отвратительной ясностью ощущает знакомые эмоции. Разочарование, обида, страх. Он не сдержал данное себе обещание, он вновь доверился человеку, который в конце концов бросает его, оставляет ни с чем. Оставляет наедине с миром, который вновь и вновь выплёвывает Декса куда-то на периферию, за борт, где он барахтается, тонет, захлёбывается солоноватой водой, не зная, как выбраться, не понимая, что нужно делать, чтобы оставаться на плаву. Он хватается за руки, тянущиеся к нему, но пальцы то и дело соскальзывают.
— Тебе необходим порядок, — произносит Эллен, заглядывая в полные ярости глаза подростка, готового убить её за то, что она умирает, оставляя его в одиночестве. — Структура, в которой будет чёткая система. Жёсткий распорядок дня. И человек, который будет направлять тебя. Твоя Полярная Звезда.
— Что, если я не справлюсь?
— Слушай кассеты, — она протягивает ему коробку, но теперь руки Эллен не дрожат — не так, как в первую их встречу. Она не боится его: она видит перед собой только несчастного, брошенного ребёнка, сложного пациента, нестабильного мальчика, но никак не убийцу. — Здесь все наши сеансы, Декс. Если тебе будет тяжело, они помогут не свернуть с пути.
Декс хватается за спасательный круг, брошенный доктором Меркер, и выплывает на берег.
Климат в Куантико поприятнее, чем в Нью-Гемпшире. Холёный загар, испарина на лбу, накалённый солнцем воздух. Жаркие как по погоде, так и по работе деньки не оставляют возможности предаваться тлетворной лености: у Декса не остаётся времени ни на что, кроме приобретения новых навыков и усовершенствования уже имеющихся. Система действительно работает — как и говорила Эллен, — и Декс наконец-то понимает, что значит быть полноценным членом общества. Армия помогла ему выстроить необходимую структуру, настроить режим, укрепить стержень; работа оператором на горячей линии суицидников — научиться правильно использовать слова, демонстрировать эмоции, проявлять сочувствие, изучить человеческую психологию. И найти свою Полярную Звезду. Работа в ФБР — как последний, самый важный экзамен. Декс научился “плавать”, пусть и не без помощи оставленного доктором Меркер спасательного круга.
Она могла бы им гордиться. Они все могли бы.
— Джули Барнс, — эхом в голове; Декс, шерстя базу данных, мысленно возвращается в первый день их знакомства, смакуя имя рыжеволосого солнца, вмиг озарившего его вновь затухающую после окончания военного контракта жизнь. — Джули, Джули, Джули.
Они не виделись уже год, но образ девушки, на протяжении часа разговаривавшей с ним по телефону, а после — работавшей рядом, спасавшей жизни оступившихся, отчаявшихся, брошенных, свежее обеда в столовой академии. Это тот образ, о котором говорила Эллен — искренний, чистый, прекрасный, безупречный. После череды неудач Декс с пристрастием выбирал пример для подражания, и Джули оказалась первой, кто прошёл отбор: он достаточно долго следил за ней — следит до сих пор, — чтобы убедиться в правильности своего выбора. Она ведь спасла самого Декса, появилась как раз вовремя, посреди очередного личностного кризиса, и направила его по верному пути, который привёл его сюда, в Куантико. Он бы с радостью выразил ей благодарность, с радостью рассказал о своих успехах — в обучении, социализации, у штатных психологов; успехах в игре — игре в нормального, которую Декс после смерти Эллен так боялся проиграть. Ведь всё это благодаря Джули, благодаря кротости и доброте милой девушки, которая, кажется, в жизни не убила и муху.
Но Полярной Звезде ни к чему знать о том, как много крови на его руках.
— Добро пожаловать в бюро, Декс, — протягивает ладонь молодой индус, растягивая сухие губы в мягкую улыбку. — Меня зовут Рэй Надим.
— Спасибо, агент Надим, — улыбается Декс, крепко пожимая чужую руку. — Покажете мне, как тут всё устроено?
iv. депрессия
ФБР — идеальное прикрытие для агрессора. Совершенные навыки, непревзойдённая, попросту фантастическая меткость, преданность службе — и, пожалуйста, нет никаких подозрений относительно твоей эмоциональной нестабильности. Даже у психологов: агент Пойндекстер, для которого кабинеты разного рода мозгоправов давно стали родной стихией, расщёлкивает каждого, словно арахис, и запросто прячет свою психопатию под методично наслоенными друг на друга социальными пластырями. Он следует всем правилам, изучает инструкцию по применению жизни подобно самому занудному студенту. Декс чувствует, что, стоит дать слабину, стоит позволить себе чуть больше — и его обязательно раскроют. Узнают, какой он на самом деле. Узнают, что под тёмно-синей формой и бронежилетом притаился жестокий хищник. Но что будет, если Декс больше не сможет удерживать его? Он скребётся изнутри, просится наружу, он хочет крови. Невозможно вечно удерживать его внутри, нужно выгуливать тварь, иначе грянет взрыв. Но Декс осторожен — он уверен в своих способностях, не даром же в Куантико его вечно ставили в пример остальным. Он действует деликатно, благо на службе применение оружия чаще всего признаётся необходимой мерой в той или иной ситуации.
В этот раз, правда, Декс не подозревает, что за ним наблюдают.
— Заключённый, — рявкает Декс, наставляя пистолет на Фиска, в полной уверенности, что тот видел, как агент ФБР хладнокровно расстрелял сдавшихся нападавших. — Руки перед собой.
Декс прикусывает язык до крови, не спуская с преступника глаз. Палец, лежащий на курке, слабо подёргивается, будто от удара током.
Нет, он не может его убить. Слишком опасно.
— Специальный агент Пойндекстер, не так ли? — приятный голос, но у Декса он вызывает лишь омерзение: как он смеет заговаривать с ним?! Всё-таки стоило пристрелить этого ублюдка прямо там. — Прошлой ночью Вы спасли мне жизнь.
— Все мы совершаем ошибки, — огрызается Декс, встречаясь с Фиском взглядом.
Образ Уилсона Фиска, построившего целую преступную империю, кажется омерзительным до основания. Всё в нём противоречит тому, чему учили Декса. Он смотрит на этого человека, огромного и невероятно опасного, и испытывает целую палитру всевозможных эмоций. Среди них достаточно тех, которые могли бы помочь Дексу покончить с этой войной между ФБР и преступным миром, помочь нажать на курок в ту злополучную ночь, однако они не были достаточно сильны, чтобы пренебречь правилами. Система, структура, устав — всё это важнее порывов, способных поставить стройный ритм жизни Декса под угрозу. Ему не нужны проблемы. Ему не нужно пристальное внимание. Ему лучше оставаться в тени.
— Они расследуют тот инцидент, — шёпотом произносит Надим, и Декс чувствует, как к глотке подкатывает тошнота. — Они хотят узнать, что произошло на самом деле. Но тебе не о чем переживать.
Лавина накрывает Декса с головой. Ситуация выходит из-под контроля: у кого-то наверху возникли подозрения относительно ночи покушения на Фиска. Декс чувствует себя муравьём, которому негде спастись от сконцентрированного лупой солнечного света. Он вновь тонет. Его чуть вырывают над поверхностью: Джули появляется удивительно вовремя, озаряя путь наверх, но Декс вцепляется в неё слишком сильно, чем пугает, заставляет отвернуться от себя — больного психопата, сумасшедшего сталкера. Кассеты Эллен помогают, но не слишком долго: работа в ФБР под угрозой, Декса изучают пристальнее, чем обычно. Это сводит с ума. Шум в голове оформляется речью, и это пугает Декса не хуже того факта, что Фиск покрывает его перед коллегами. Устоявшийся микроклимат, в котором ему было комфортно существовать всё это время, распадается, жизнь крошится в ладонях, он под угрозой очередного срыва. Коллеги оказываются опасными врагами, близкие отворачиваются, преступники проявляют сочувствие. Шахматные фигуры меняют свой цвет.
— Мы с Вами похожи, агент Пойндекстер, — голос Фиска набатом отбивает барабанные перепонки; белый костюм делает его похожим на грузного ферзя белой армии. — Я понимаю Вас.
— Не выйдет, — щерится Декс, ставя перед Фиском поднос. — Я больше на это не куплюсь.
— Они подставляют Вас под удар, — не унимается Уилсон, и голос его, властный и громкий, прибивает Декса к полу, заставляет остановиться, заставляет вслушаться. — Они бросают Вас, словно кость, на растерзание голодных псов. Они не ценят Вас и Ваши таланты по достоинству. Вы не должны сдерживать себя, агент Пойндекстер.
“Ты должен найти Полярную Звезду, Декс. Человека, который направит тебя на истинный путь.”
Но какой из этих путей — истинный? Он не может вернуться к работе до окончания разбирательства, Джули отвернулась от него, кассеты доктора Меркер более не имеют должного эффекта. Декс хватается за пистолет, желая заглушить терзающие его голоса, выскрести их из черепной коробки самым быстрым способом, размазав свои мозги по идеально белой стене, однако звонок останавливает его. Вторая попытка самоубийства не увенчивается успехом.
Уилсон Фиск оплачивает Дексу долг, спасая его жизнь.
После нападения на редакцию по указке Фиска Декс ощущает прилив сил, но стрелка внутреннего компаса истерически бьётся в припадке. Он всё сделал не так, он нарушил правила. Что он натворил? Почему свернул с пути? Это было приятно, но неправильно. Категорически недопустимо. Дурное влияние человека, почуявшего запах крови раненого зверя, затуманило его разум.
“Тебе необходим порядок. Структура, в которой будет чёткая система. Жёсткий распорядок дня. И человек, который будет направлять тебя. Твоя Полярная Звезда... Разве Уилсон Фиск подходит для этой роли, Декс?”
— Нет, Эллен, — отвечает Декс выученной наизусть записи. — Это не может быть он.
v. принятие
Ощущение вседозволенности опьяняет. Безликие кровоточащие мешки с костями, металлический привкус крови, её насыщенный запах. Неужели то, что было ему необходимо, всегда было прямо под носом? К чему эта изнуряющая игра в “нормальность”, зачем следовать правилам, если можно устанавливать свои? Из раза в раз спотыкаясь о предательства тех, от кого он зависел, тех, кому доверял, тех, в кого верил, Декс в конце концов перестал думать о возможном искуплении. Родное бюро отвернулось от него после первой же оплошности. Надим врал ему в лицо, прекрасно зная, что именно Декс напал на редакцию. Сорвиголова из раза в раз вставлял ему палки в колёса, мельтеша перед глазами. Карен Пейдж, дважды спасшаяся от него, до сих пор продолжает дышать. Фиск убил его Полярную Звезду, чтобы занять её место.
Джули мертва, мертва из-за него, и от этого хочется взвыть.
Список смертников огромен: Дексу категорически нельзя умирать. Ненавистный Фиск учил его выпускать нереализованную ярость криком, но сейчас Декс не может даже кричать. Он лежит на столе, прикованный собственной недееспособностью: Амбал сломал ему несколько позвонков, оставив обездвиженного Декса умирать. Одна отрада: Декс точно испортил его свадьбу — жаль, не добрался до дражайшей жёнушки Кингпина.
— У тебя будет возможность отомстить, — произносит незнакомый голос, но Дексу уже не важно, кому он принадлежит.
Пусть даже тому, кто существует только у него в голове.
◁ ОБ ИГРОКЕ ▷
Пробный пост
|
|
