| цитата/песня.
сияние: интуитивно понимание эмоций других людей. В настоящее время едва ли выходит за рамки обычной человеческой (как в учебнике психологии, а не в комиксах про мутантов) эмпатии. По состоянию на 2019 год Ноа чуть лучше большинства людей способен распознать ложь или разглядеть скрытую за улыбкой печаль и боль, но и только. В детстве и юности Ноа сиял сильнее, в частности, его особенность позволяла ему безошибочно определять не только то, что окружающие люди чувствуют в данный момент, но и как те или иные его поступки могут повлиять на эти эмоции. Иными словами, Торнхилл практически всегда знал - не отдавая себя отчет, откуда - как нужно себя повести, что и как сказать или сделать, чтобы вызвать одобрение родных, учителей в школе, одноклассников, а что, наоборот, может их разозлить или обидеть. В силу своего характера, конфликтных ситуаций и прочих социальных неприятностей он избегал, а вот радовать окружающих старался при любой возможности, так что отчасти именно сияние заработало Ноа славу "золотого" ученика, миротворца среди сверстников, гордости родителей - или, по крайней мере, сильно упростило для него эту задачу. Единственным человеком, с которым найти общий язык никогда не удавалось, оказалась Рейна (отчасти дело в том, что чем сильнее сияние другого, тем сложнее Ноа предугадывать его эмоциональные реакции, но об этом Торнхилл даже не догадывается).
место в сюжете: изначально к сюжету отношения не имеет, а дальше видно будет - все-таки он должен Узлу некоторую неназванную пока услугу. Цель: помочь Рейне Зальцман начать жизнь с чистого листа, не превратившись в процессе в темное отражение самого себя. судьба персонажа: как вариант - отправить из города вместе с Рейной, предварительно стерев память об Ивелбейне. А вообще, мы вроде не имеем привычки уходить "по-английски", так что, если уж случится покинуть проект - распишем все необходимое исходя из тех реалий, что будут актуальны в тот момент, дабы не оставлять совсем уж подвешенных ситуаций.
Родители Ноа - Леа и Джейкоб Торнхилл погибли, когда ему было, должно быть, семь. Скользкая дорога, отец не справился с управлением, вылетел на встречку… Их было в машине трое, но живым из покореженной груды металла спасатели достали одного - Ноа. И долго еще удивлялись тому, как так вышло, что двое взрослых погибли на месте, а ребенок - почти что ни одной царапины. Говорили - бывает же такое, вешали ярлыки - повезло мол, но как же не повезло… Ноа не чувствует себя ни везунчиком, ни неудачником, Ноа вообще почти ничего не чувствует, глядя на всех этих суетящихся вокруг незнакомых взрослых людей, но ясно знает - и это знание висит тяжелым свинцом где-то в затылке - так, как раньше уже не будет. Н и к о г д а. Дети не понимают смерти - смысл случившегося, как и самого этого слова догоняет его не сразу, как океанская волна - накрывает со спины, сбивает с ног и тащит назад, отпускает, давая отряхнуться и отойти, догоняет снова… В передышках - новые дом и семья, тетя Яэль, которая не говорит, но хочет, чтобы он называл ее мамой, и девочка Рейна, которая уж точно не хочет, чтобы он называл ее сестрой. Ноа спрашивает себя, была ли она такой колючей… д о - и не может найти ответа, кроме того, что д о он вообще не слишком задумывался, чего хотят и что чувствуют другие люди. Теперь же это выходит у него как будто само собой. А потом - накрывает бессонница и кошмары, уютная гостиная Зальцманов, на скорую руку переделанная в детскую, становится вдруг чужой, и кто-то высокий и черный стоит у двери и манит костлявым пальцем… В передышках - школа, сочувствие в глазах учителей, осторожное любопытство в глазах одноклассников, тесты у школьного психолога. Удивление от того, что его успеваемость не стала хуже, сперва осторожные - дабы не причинить вреда - а потом все более уверенные поощрения со стороны учителей, все чаще начинающих приводить мальчика в пример другим. Рейна фыркает и закатывает глаза. А потом - пальцы становятся ледяными и не можешь толком вздохнуть, когда надо просто сесть в машину. Пальцы не слушаются, ремень безопасности скользкой змеей раз за разом вырывается из рук, и ты боишься, что это заметят другие - чего это ты там копаешься? Одноклассники во всю уже считают дни до шестнадцатилетия, когда можно будет сдавать на права; ты - каждый раз немножечко умираешь при этой мысли. Рейна говорит, что машины — это фигня, и круто, нет, не круто, а badass — это иметь мотоцикл. Почему-то страх отступает. В передышках Ноа чинно провожает самую красивую девочку в классе после школы домой, дарит ей цветы и держится с ней за руки в кино. Она считает его "ужас каким милым" и хвастается подружкам, что точно переспит с ним к концу недели. Конец недели наступает через полтора года, потому что только на словах смелая, красотка до смерти боится, что "будет как-то не так", а Ноа не может заставить себя переступить через этот ее страх. От Рейны, обжимающейся на переменах то с одним, то уже с другим парнем, веет всеми эмоциями сразу, но только не страхом. Представляя себе перед сном ее лицо, Ноа чувствует себя тем еще монстром, но живущие в тенях чудовища признают в нем своего - и отступают тоже.
А однажды Рейна оказывается в его постели и наяву, горячая, тонкая, пахнущая чем-то, чем пахнет только Рейна. Жжет поцелуями, слепо шарит руками по плечам и спине… и сбегает прежде, чем он успевает что-то понять, оставив только привкус соли у него во рту. Утром свою майку, затесавшуюся в стиральную машину вместе с ее одеждой, он получает изрезанной на лоскуты в качестве только им двоим понятного ультиматума. Выпускной они, естественно, отправляются праздновать в разных компаниях, пускай и по соседству. А потом - забытый за много лет слепящий ужас перед чем-то не слишком ясным накрывает вдруг посреди вечеринки, заставляя покрыться ледяным потом и вылететь на улицу, пробежать квартал, найти незнакомую дверь, где не заперто, и следы попойки, подобрать с пола пустую бутылку из-под виски и отыскать еще одну дверь, ту, за которой… На допросе – самом первом и всех последующих Ноа Торнхилл будет говорить, что Эзру Тафта убил он. Убил. Он. Никаких "может быть", никаких "вместе", - он. Вот вам труп, вот орудие убийства, что вам еще-то нужно? Прежде его не знал. А почему и как оказался там… оказался и все тут. Дело, которое по всем признакам должно было стать превышением необходимой самооброны на глазах превращается в убийство первой степени и "радуйся еще, что твоя шлюха не пойдет как соучастница". Ноа учится жить с мыслью о том, что ближайшие 25 лет (это если повезет выйти с пожизненного по условно-досрочному) он точно проведет в тюрьме. Мама Яэль навещает его каждый месяц, рассказывает о том, как продвигаются попытки добиться пересмотра купленного родителями погибшего парня дела. Рейна не появляется вовсе. "Это потому, что она не верит в чудеса," - говорит мама. Ноа улыбается ей в глаза и молчит о том, что чудеса на его долю, скорее всего, закончились… Чудо случается через три года. Вместо того, чтобы отдыхать и набираться сил, чего от него хочет Яэль, Ноа, едва выйдя на свободу, едет к Рейне. Ему кажется, что он спасает ее от передоза. Ей кажется, что он козел, хотя она и не может привести этому ни единого аргумента.
Спустя еще может быть месяц, Ноа уезжает в Англию. В его личном деле красуется уже не убийство первой степени, а самооборона, и весь штат Нью-Йорк в лице окружного судьи перед ним даже извинился, но ему кажется - останься он учится здесь, и призраки прошлого снова доберутся до него. Или может быть ему просто осточертела эта ниточка, вечно натянутая между ним и Рейной - куда бы он ни шел, куда бы она ни пошла… Ноа учится в Эдинбурге, в Гамбурге, в Вене… Докторская по эволюционной биологии всего через двенадцать лет после отъезда. Ноа работает в различных университетах по всей Европе, читает лекции, торчит в лабораториях, учит, учится - теперь уже у действительно лучших в мире. Из просто молодого известного ученого в какой-то момент становится "скандально известным", когда на одну из публичных лекций заглядывает пронырливый журналист с вопросами о давней истории с убийством. Из-за этого приходится сменить место работы, потом еще и еще, когда очередные члены попечительского совета уж слишком рьяно высказывают деканам и ректорам свое "обоснованное беспокойство". Доктор Торнхилл все еще пытается делать из этого какую-то черную шутку, нелепую фишку "безумного профессора", но с каждым новым переездом все больше понимает, что устал и что в Старом свете его, в сущности, ничего уже и не держит, даже очередная пассия. И да, все его женщины бросают его сами, первыми, словно нехотя, чуть ли не с сожалением на лицах. Будто бы извиняясь, начинают в извечного "дело не в тебе, а во мне" и заканчивают прочувствованным разговором о том, что он для них просто "слишком". Слишком терпеливый, слишком надежный, слишком успешный, вставить любое нужное слово из тех, которых обычно не достает. В общем - слишком п р а в и л ь н ы й, с какой стороны ни глянь. Только Мэг, карие глаза и родинка на подбородке, психанет и выдаст ему что-то про ебучего андроида с программой "идеальный мужик 3500", у которого есть все, кроме души, и поэтому она больше так не может. Хлопнет дверью - и все любопытные соседки моментально заклеймят ее истеричкой, хотя сам Ноа останется до странного ей благодарен, словно она единственная из всех догадалась, в чем именно было дело. Нет, конечно, он не считал, что у него может не быть души. И тем более не полагал себя андроидом - с такими идеями недалеко и до шизофрении. Но чего-то в нем явно недоставало, недоставало настолько давно, что он уже и забыл, где то место, в котором должно располагаться это неведомое "что-то", и только иногда, когда не получалось заснуть и в 3, и в 5 утра, а на лекции с утра надо быть к девяти… Может ли такое быть, что он только и был единственный раз живым - т о г д а - стоя с окровавленной "розочкой" из бутылочного горлышка в руках, глядя в испуганные глаза Рейны и еще ничего толком не зная, но чувствуя закипающую над его головой грозу?
В очередной раз собирая вещи, чтобы освободить теперь уже чужой кабинет, Ноа натыкается на приколотую на стенд за его спиной записку с предложением встретиться в парке. Заинтригованный - откуда бы взяться цветному квадратику бумаги в помещении, от которого он еще даже не сдал ключи, Торнхилл выполняет предписанное - и таинственный незнакомец предлагает ему вернутся в США - но не в по-своему ненавистный Нью-Йорк, а в Мэн, в город, где никто никогда не припомнит ему ни кровь Эзры Тафта на его руках, ни трехлетнюю отсидку с самыми отпетыми подонками штата, ничего из того, о чем бы он хотел забыть. В обмен разве что на одну услугу, о которой ему скажут позже, когда придет время. С усмешкой Ноа Торнхилл открывает рот, чтобы сказать странному человеку все, что он думает насчет таких загадок, но… соглашается на все, даже не пытаясь уточнить, о какой услуге может пойти речь. Просто потому, что более пустой внутри его жизнь, наверное, стать уже все равно не сможет. Так Ноа Торнхилл оказывается в Ивелбейне - изначально это кажется совсем уж дурацкой авантюрой, куда ему с его карьерой, знаниями - в какой-то провинциальный городок в штате сосен и омаров? Куда ему, привыкшему к самым лучшим студентам, читать курс биологии (и еще химии, потому что 36% школьных учителей химии в Америке — это все равно биологи) школьникам-подросткам, у которых на уме нередко совсем другая анатомия с физиологией? Что он, с ума сошел и не заметил этого? И на сколько его хватит - на месяц, два? Месяц превращается в год, другой, третий - и Торнхиллу уже кажется, что в Ивелбейне он жил всегда - или должен был жить всегда, несмотря на то что у города есть свои особенности, которые пока что ему удается успешно игнорировать. А потом его находит звонок от Рейны, номер телефона которой он много раз порывался, но так и не решился удалить из записной книжки. Мама больна. Рак. Рейна думает, что он все еще в Европе, Ноа - гадает, почему не сообщил раньше, что приехал и снова, как когда-то давно, чувствует себя тем еще чудовищем. Отпрашивается на работе, отпрашивается у в с е х, у кого только нужно и можно отпроситься, и впервые за очень много лет едет… домой? Это Рейна попросила его приехать - но ее он видит, как будто впервые только на похоронах. До того ему казалось - это не она даже, а какой-то глянцевый двойник, идеально одетый, безукоризненно стройный, х о л о д н ы й. Рейна, которую он знал никогда не была такой - даже сидя на полу в чужой крови или валясь одурманенной сломанной куклой на плохо застеленной кровати. И только на похоронах Яэль, поймав краем глаза отблески знакомого кипящего грозового котла в ее глазах, понял - все-таки о н а. Тогда они, наверное, и говорят впервые по-настоящему, так, чтобы услышать. Потом говорят еще и еще, а потом… Несчастный случай приводит Ноа в больницу, и одной из его первых мыслей после становится: "Это не просто так". Не будучи прежде слишком суеверным, сейчас Торнхилл понимает - если, он не вернется в Ивелбейн в ближайшее время - может случиться что-то совершенно непредсказуемое и вряд ли приятное. Но вернуться туда без Рейны он просто уже не может… Галопом по фактам: • не курит, почти не пьет, бегает по утрам и вообще тяготеет к здоровому образу жизни без сильных перегибов; • весьма прилично знает немецкий, а "здравствуйте", "до свидание", "пожалуйста" и "спасибо" может с правильным произношением сказать еще на 16 европейских языках; • категорически не признает гражданского оружия и соответственно не держит его дома; • несмотря на сказанное выше, не безобиден - поддерживает хорошую физическую форму, знает кое-какие приемы рукопашного боя, как честные, так и не очень, кроме того, шарит в человеческой анатомии и физиологии достаточно, чтобы применять знания на практике. В общем, драки постарается избежать, но если уж драться - то до последнего; • задвигая что-то научное частенько начинает говорить на британском английском с британским же произношением, хотя в повседневной жизни звучит как вполне обычный американец.
связь. ЛС. Скайп, Телегу, ВК и/или Аську предоставлю по необходимости | |